Купить книги Марии Авериной
Интервью
Мария Аверина: «Я до сих пор ощущаю себя ребенком»
О притчевой природе романа «Контур Человека. Мир под столом» (Эксмо, 2019), о степени его автобиографичности, о том, что такое «завтра» и откуда берутся дети, и можно ли их обманывать и наказывать, и вообще — кто они такие и чем отличаются от взрослых мы поговорили с писательницей Марией Авериной. И еще, конечно, о ее любимых книгах. Как без них?
– Мария, ваша книга посвящена бабушке — Людмиле Борисовне Паншиной. Расскажите о ней. Какой она была для вас?
– Бесспорно, что в книге образ Бабушки собирательный. Однако то, что мы с моей реальной бабушкой до сих пор друзья — это факт. И, пожалуй, это главное в наших отношениях.
– История про Папу, которая дана вместо эпиграфа, — это же еще об отношениях Бога и человека?
– Спасибо вам прежде всего за то, что вы это поняли. К сожалению, многие относятся к ней как к бытовой, информативной истории, объясняющей, почему Маша воспитывалась Бабушкой. Действительно, это своеобразная притча. Вы ведь знаете, что на Руси изначально власть Отца в семье отождествлялась с властью Бога. И если «просматривать» книгу через нее, то ею, как ключом, открываются и другие знаки и символы, заложенные в текст, которые хотелось бы, чтоб читатель осмыслил.
– Ощущаете ли вы богооставленность в жизни?
– Я лично — нет. И потом: это заблуждение, что Бог когда-нибудь оставляет человека.
– Насколько ваш роман автобиографичен?
– Только в том, что я тоже росла с бабушкой. Ну и некоторые эпизоды, и впечатления из моего детства. Все остальное, большая часть — вымысел, который основан на многочисленных историях других людей, с которыми я общаюсь и которые делились со мной своими воспоминаниями о 90-х годах. Это некая обобщенная история, портрет времени, и мне жаль, что люди изрядно обедняют свое восприятие романа, считая, что я написала автобиографию.
– С какого возраста вы себя помните?
– Наверное, так же, как и моя героиня — лет с четырех-пяти.
– Девочка Маша, не желающая общаться вербально, владеет сформированной внутренней речью и развитым мышлением. И когда она внезапно начинает говорить — это чудо для окружающих, но для самой Маши и для читателей, которые наблюдали ее изнутри, это естественный ход вещей. Возможно, так и устроены чудеса? Какие чудеса случались с вами?
– Случались, конечно. Например, именно этот рассказ-глава в романе взята из моей жизни. В силу разных обстоятельств я провела в Доме малыша около четырех лет и действительно ни с кем не разговаривала. И действительно в тот день, когда бабушка меня забрала, я вдруг заговорила. Но в отличие от моей героини, первое что я спросила у бабушки было «Бабушка, а ты меня любишь?»
– Маша очень часто ощущает себя маленькой по сравнению со всем окружающим миром. Совсем не помню из своего детства ощущения размеров, то есть я всегда себя чувствовала исключительно правильного размера — не маленького и не большого, а единственно нормального. Как вы считаете, когда ребенок сам изнутри ощущает себя маленьким — это значит, что для него вокруг опасно?
– Совсем нет. Это у каждого по-разному. В зависимости от того, в каких условиях ребенок растет. Моя героиня скорее ощущает себя не маленькой, а отчего-то не соответствующей этому миру. И все ее усилия направлены на то, чтобы научиться в него «вписаться», стать ему органичной.
– Как бы вы сейчас объяснили маленькой Маше, что такое завтра?
– Вы не представляете, я голову сломала, как это маленькой Маше объяснить в книге! И считаю, что это у меня до конца не получилось.
– Как, на ваш взгляд, лучше рассказать ребенку откуда берутся дети?
– Вовремя. И конечно не в три-четыре года. А лучше тогда, когда ребенка посетит самая настоящая, крепкая первая любовь. Именно тогда сделать это максимально корректно, не оскорбляя чувства ребенка рассказами о своевременной контрацепции, а напротив, связав это чувство с чудом рождения детей, с чудом появления новой жизни.
– А как вообще вы относитесь к мифам об аисте, капусте, награждающем Деде Морозе, бабе Яге, которая может прилететь в случае непослушания?
– Знаете, всякому овощу свое время. Нельзя лишать ребенка сказок. Мы не рождаемся с настолько крепкой психикой, чтобы сразу осмысливать все сложности мира. Поэтому скорее надо заботиться о том, чтобы сказки постепенно и органично переходили в реальное знание жизни. Видимо, в этом и состоит искусство воспитания детей.
– Когда можно обманывать ребенка, а когда нельзя?
– Никогда. Ребенка не желательно обманывать. Те же сказки об аисте — не обман, а соответствие возрасту и восприятию мира в каждом его конкретном возрасте. И если вам надо что-то неприятное сообщить ребенку — то ищите адекватную его психике форму.
– Что такое наказание и зачем оно нужно? И кому оно больше нужно — взрослому, чтобы выпустить пар или ребенку, чтобы понять, что он сделал что-то не то?
– Наказание нужно. Вопрос — какой степени. Грустно, когда взрослые вымещают на детях свое настроение — это не наказание, а сведение счетов, месть. Само же наказание есть обязательный элемент воспитания: выработка в ребенке чувства ответственности за его собственные мысли и поступки. Ведь в жизни потом, во взрослой жизни, всегда будет работать закон равновесия: что ты отпустил в мир от самого себя, то обратно и получил. И желательно, чтобы ребенок знал об этом с самых малых лет. Тогда он будет жизнеустойчив.
– Когда вы были маленькой, как для вас отличались взрослые от детей?
– Для меня взрослые это небожители, которым все было можно. Я очень хотела стать взрослой. И не только для того, чтобы с утра до вечера покупать себе мороженое, не ложиться спать в 10 и не ходить в детский сад с его ранними подъемами — я всегда была соней. Просто мне всегда казалось, что взрослые живут какой-то особенной жизнью и, главное, ни от кого и ни от чего не зависят. К сожалению, повзрослев, я поняла, что это не так.
– Кто такие дети?
– Это будущие взрослые. И об этом надо всегда помнить: то, что до трех лет вы «заложите» в человека, тем он и станет, когда будет взрослым.
– Когда и как вы почувствовали, что стали взрослой?
– Никогда. Я до сих пор ощущаю себя ребенком. Хотя очень давно живу взрослой, озабоченной, перегруженной делами жизнью.
– Этот эпизод в книге с перестрелкой новых русских, активными свидетелями которой стали Маша и бабушка, случился с вами в жизни или он восстановлен по свидетельствам о лихих 90-х, оставленных другими?
– Эта история произошла с моей знакомой и ее дочкой. Рассказывали они об этом настолько ярко, что называется, «в красках», что очень меня впечатлили. И теперь мне кажется, что без этого эпизода книга просто была бы невозможна.
– Какими вам запомнились 90-е?
– Беззаботными. Я была маленькой. Спасибо за эту беззаботность моей бабушке. Это взрослой я стала понимать, насколько мы тогда были обделены. Но тогда у меня случались настоящие праздники: пакет карамелек «Лимонные», принесенные Дедом Морозом или Киндер-сюрприз был такой радостью, какой я никогда, пожалуй, больше и не испытывала.
– Маша трогательно начинает делиться вкусным с детьми в детском саду, помогать им, и они возвращают ей ее доброту. Как вы считаете, мир устроен справедливо? Мы получаем то, что отдаем?
– Всегда! Просто мы не всегда понимаем, что все находится в равновесии, и причудливо понимаем справедливость. Мы ведь хотим получать только то, что хотим мы. И если не получаем, кажется, что мир к нам не справедлив. Но Вселенная всегда воздает нам по заслугам в том виде, в котором мы это заслужили.
— Маша считала себя не такой, как все. Было ли у вас в детстве подобное чувство? Сохранилось ли оно сейчас?
– Да, это ощущение я пронесла и несу через всю свою жизнь, как бы странно это ни звучало. Особенно это чувство внутри меня обострилось лет в 20, я всегда формулировала себе это как то, что «я не просто так, а для чего-то большего». Но вот для чего, я не знала. Ни петь, ни танцевать, ни уж тем более писать я не умела, да и не планировала. Все получилось совершенно случайно, но ведь случайности не случайны. Хотела бы добавить, что каждый человек «не такой как все». Просто мы стараемся стать «обыкновенными», не ценя своей уникальности.
– Что вы сейчас читаете?
– Я всегда читаю несколько книг. Сейчас я перечитываю Великое Пятикнижие Достоевского — он мой любимый писатель. Его романы стабильно раз в три года я открываю для себя заново. Каждый раз нахожу в них что-то новое, что не увидела в прошлый раз! Особенно мне близки романы «Идиот» и «Бесы».
– Ваши творческие планы.
– Сейчас работаю над новой книгой, рабочее название «Очень хотелось солнца». Это сборник повестей и рассказов и о лихих 90-х, и о двухтысячных. Но, конечно, они — о сегодняшнем времени, поскольку, хотим мы того или нет, а все же являемся своеобразным «продуктом» того, пережитого нами времени. Вот я и пытаюсь осмыслить, какими мы стали после этого «испытания». В планах — вторая часть «Контура человека», поскольку огромное количество сюжетов и эпизодов в первый роман не вошли, а они крайне важны именно для того, чтобы понимать, какой стала Россия, пройдя на излете века столь страшные и трагические события своей судьбы.
Беседовала Надя Делалан
О притчевой природе романа «Контур Человека. Мир под столом» (Эксмо, 2019), о степени его автобиографичности, о том, что такое «завтра» и откуда берутся дети, и можно ли их обманывать и наказывать, и вообще — кто они такие и чем отличаются от взрослых мы поговорили с писательницей Марией Авериной. И еще, конечно, о ее любимых книгах. Как без них?
– Мария, ваша книга посвящена бабушке — Людмиле Борисовне Паншиной. Расскажите о ней. Какой она была для вас?
– Бесспорно, что в книге образ Бабушки собирательный. Однако то, что мы с моей реальной бабушкой до сих пор друзья — это факт. И, пожалуй, это главное в наших отношениях.
– История про Папу, которая дана вместо эпиграфа, — это же еще об отношениях Бога и человека?
– Спасибо вам прежде всего за то, что вы это поняли. К сожалению, многие относятся к ней как к бытовой, информативной истории, объясняющей, почему Маша воспитывалась Бабушкой. Действительно, это своеобразная притча. Вы ведь знаете, что на Руси изначально власть Отца в семье отождествлялась с властью Бога. И если «просматривать» книгу через нее, то ею, как ключом, открываются и другие знаки и символы, заложенные в текст, которые хотелось бы, чтоб читатель осмыслил.
– Ощущаете ли вы богооставленность в жизни?
– Я лично — нет. И потом: это заблуждение, что Бог когда-нибудь оставляет человека.
– Насколько ваш роман автобиографичен?
– Только в том, что я тоже росла с бабушкой. Ну и некоторые эпизоды, и впечатления из моего детства. Все остальное, большая часть — вымысел, который основан на многочисленных историях других людей, с которыми я общаюсь и которые делились со мной своими воспоминаниями о 90-х годах. Это некая обобщенная история, портрет времени, и мне жаль, что люди изрядно обедняют свое восприятие романа, считая, что я написала автобиографию.
– С какого возраста вы себя помните?
– Наверное, так же, как и моя героиня — лет с четырех-пяти.
– Девочка Маша, не желающая общаться вербально, владеет сформированной внутренней речью и развитым мышлением. И когда она внезапно начинает говорить — это чудо для окружающих, но для самой Маши и для читателей, которые наблюдали ее изнутри, это естественный ход вещей. Возможно, так и устроены чудеса? Какие чудеса случались с вами?
– Случались, конечно. Например, именно этот рассказ-глава в романе взята из моей жизни. В силу разных обстоятельств я провела в Доме малыша около четырех лет и действительно ни с кем не разговаривала. И действительно в тот день, когда бабушка меня забрала, я вдруг заговорила. Но в отличие от моей героини, первое что я спросила у бабушки было «Бабушка, а ты меня любишь?»
– Маша очень часто ощущает себя маленькой по сравнению со всем окружающим миром. Совсем не помню из своего детства ощущения размеров, то есть я всегда себя чувствовала исключительно правильного размера — не маленького и не большого, а единственно нормального. Как вы считаете, когда ребенок сам изнутри ощущает себя маленьким — это значит, что для него вокруг опасно?
– Совсем нет. Это у каждого по-разному. В зависимости от того, в каких условиях ребенок растет. Моя героиня скорее ощущает себя не маленькой, а отчего-то не соответствующей этому миру. И все ее усилия направлены на то, чтобы научиться в него «вписаться», стать ему органичной.
– Как бы вы сейчас объяснили маленькой Маше, что такое завтра?
– Вы не представляете, я голову сломала, как это маленькой Маше объяснить в книге! И считаю, что это у меня до конца не получилось.
– Как, на ваш взгляд, лучше рассказать ребенку откуда берутся дети?
– Вовремя. И конечно не в три-четыре года. А лучше тогда, когда ребенка посетит самая настоящая, крепкая первая любовь. Именно тогда сделать это максимально корректно, не оскорбляя чувства ребенка рассказами о своевременной контрацепции, а напротив, связав это чувство с чудом рождения детей, с чудом появления новой жизни.
– А как вообще вы относитесь к мифам об аисте, капусте, награждающем Деде Морозе, бабе Яге, которая может прилететь в случае непослушания?
– Знаете, всякому овощу свое время. Нельзя лишать ребенка сказок. Мы не рождаемся с настолько крепкой психикой, чтобы сразу осмысливать все сложности мира. Поэтому скорее надо заботиться о том, чтобы сказки постепенно и органично переходили в реальное знание жизни. Видимо, в этом и состоит искусство воспитания детей.
– Когда можно обманывать ребенка, а когда нельзя?
– Никогда. Ребенка не желательно обманывать. Те же сказки об аисте — не обман, а соответствие возрасту и восприятию мира в каждом его конкретном возрасте. И если вам надо что-то неприятное сообщить ребенку — то ищите адекватную его психике форму.
– Что такое наказание и зачем оно нужно? И кому оно больше нужно — взрослому, чтобы выпустить пар или ребенку, чтобы понять, что он сделал что-то не то?
– Наказание нужно. Вопрос — какой степени. Грустно, когда взрослые вымещают на детях свое настроение — это не наказание, а сведение счетов, месть. Само же наказание есть обязательный элемент воспитания: выработка в ребенке чувства ответственности за его собственные мысли и поступки. Ведь в жизни потом, во взрослой жизни, всегда будет работать закон равновесия: что ты отпустил в мир от самого себя, то обратно и получил. И желательно, чтобы ребенок знал об этом с самых малых лет. Тогда он будет жизнеустойчив.
– Когда вы были маленькой, как для вас отличались взрослые от детей?
– Для меня взрослые это небожители, которым все было можно. Я очень хотела стать взрослой. И не только для того, чтобы с утра до вечера покупать себе мороженое, не ложиться спать в 10 и не ходить в детский сад с его ранними подъемами — я всегда была соней. Просто мне всегда казалось, что взрослые живут какой-то особенной жизнью и, главное, ни от кого и ни от чего не зависят. К сожалению, повзрослев, я поняла, что это не так.
– Кто такие дети?
– Это будущие взрослые. И об этом надо всегда помнить: то, что до трех лет вы «заложите» в человека, тем он и станет, когда будет взрослым.
– Когда и как вы почувствовали, что стали взрослой?
– Никогда. Я до сих пор ощущаю себя ребенком. Хотя очень давно живу взрослой, озабоченной, перегруженной делами жизнью.
– Этот эпизод в книге с перестрелкой новых русских, активными свидетелями которой стали Маша и бабушка, случился с вами в жизни или он восстановлен по свидетельствам о лихих 90-х, оставленных другими?
– Эта история произошла с моей знакомой и ее дочкой. Рассказывали они об этом настолько ярко, что называется, «в красках», что очень меня впечатлили. И теперь мне кажется, что без этого эпизода книга просто была бы невозможна.
– Какими вам запомнились 90-е?
– Беззаботными. Я была маленькой. Спасибо за эту беззаботность моей бабушке. Это взрослой я стала понимать, насколько мы тогда были обделены. Но тогда у меня случались настоящие праздники: пакет карамелек «Лимонные», принесенные Дедом Морозом или Киндер-сюрприз был такой радостью, какой я никогда, пожалуй, больше и не испытывала.
– Маша трогательно начинает делиться вкусным с детьми в детском саду, помогать им, и они возвращают ей ее доброту. Как вы считаете, мир устроен справедливо? Мы получаем то, что отдаем?
– Всегда! Просто мы не всегда понимаем, что все находится в равновесии, и причудливо понимаем справедливость. Мы ведь хотим получать только то, что хотим мы. И если не получаем, кажется, что мир к нам не справедлив. Но Вселенная всегда воздает нам по заслугам в том виде, в котором мы это заслужили.
— Маша считала себя не такой, как все. Было ли у вас в детстве подобное чувство? Сохранилось ли оно сейчас?
– Да, это ощущение я пронесла и несу через всю свою жизнь, как бы странно это ни звучало. Особенно это чувство внутри меня обострилось лет в 20, я всегда формулировала себе это как то, что «я не просто так, а для чего-то большего». Но вот для чего, я не знала. Ни петь, ни танцевать, ни уж тем более писать я не умела, да и не планировала. Все получилось совершенно случайно, но ведь случайности не случайны. Хотела бы добавить, что каждый человек «не такой как все». Просто мы стараемся стать «обыкновенными», не ценя своей уникальности.
– Что вы сейчас читаете?
– Я всегда читаю несколько книг. Сейчас я перечитываю Великое Пятикнижие Достоевского — он мой любимый писатель. Его романы стабильно раз в три года я открываю для себя заново. Каждый раз нахожу в них что-то новое, что не увидела в прошлый раз! Особенно мне близки романы «Идиот» и «Бесы».
– Ваши творческие планы.
– Сейчас работаю над новой книгой, рабочее название «Очень хотелось солнца». Это сборник повестей и рассказов и о лихих 90-х, и о двухтысячных. Но, конечно, они — о сегодняшнем времени, поскольку, хотим мы того или нет, а все же являемся своеобразным «продуктом» того, пережитого нами времени. Вот я и пытаюсь осмыслить, какими мы стали после этого «испытания». В планах — вторая часть «Контура человека», поскольку огромное количество сюжетов и эпизодов в первый роман не вошли, а они крайне важны именно для того, чтобы понимать, какой стала Россия, пройдя на излете века столь страшные и трагические события своей судьбы.
Беседовала Надя Делалан
Из интервью каналу «Саша и Лев» о читательских предпочтениях
🔍 Что вы сами любите и ищете в литературных произведениях?
— Смысла. Мне не интересно читать сюжет. В конце концов, на земле не такое уж разнообразие сюжетов, в какой бы жанр вы их не переносили. А вот через сюжет, сочетая доступные литературе средства выражения донести до читателя смысл — это великое мастерство. Смысл ведь вещь мало того, что «не осязательная», его в трех словах не выразишь. Попробуйте извлечь смысл из «Старика и море» Хемингуэя — тонюсенькой книжечки, где весь сюжет держится на том, что старик ловит в океане рыбу, полу́чите толстенный том интереснейшего литературоведческого исследования глубочайшего и многограннейшего смысла этой простенькой истории. А Хемингуэй все это умудрился вложить чуть не в один авторский лист.
Кроме того, смысл имеет свойство не устаревать, а трансформироваться во времени, давая произведению тот «запас прочности», который делает автора такого романа или повести классиком, а его детищу продлевает жизнь на века.
И последнее — смысл — это сотворчество автора и читателя. Автор смысл задал, читатель, через специальные «маяки», разбросанные в тексте — разгадывает, при этом воссоздавая смысл не дословно, а с коррекцией на свое время, возраст и жизненный опыт.
Если у меня, как у читателя, с автором произведения не завязывается по поводу его текста подобного «диалога», то я не дочитываю книгу и до середины, каким бы «именитым» не был провозглашен ее создатель.
🔍 Без чего литература смысла не имеет?
— Без цели. А цели всегда заложены автором в идее. Идея — это цель писателя: что он хочет, чтобы читатель получил от его произведения. Если нет идеи — нет и произведения, есть что угодно — «масс-культ», «ширпотреб», «беллетристика», «развлекательное чтиво»... Все это сложно относимо собственно к литературе. Это не более чем «жвачка для мозга».
— Смысла. Мне не интересно читать сюжет. В конце концов, на земле не такое уж разнообразие сюжетов, в какой бы жанр вы их не переносили. А вот через сюжет, сочетая доступные литературе средства выражения донести до читателя смысл — это великое мастерство. Смысл ведь вещь мало того, что «не осязательная», его в трех словах не выразишь. Попробуйте извлечь смысл из «Старика и море» Хемингуэя — тонюсенькой книжечки, где весь сюжет держится на том, что старик ловит в океане рыбу, полу́чите толстенный том интереснейшего литературоведческого исследования глубочайшего и многограннейшего смысла этой простенькой истории. А Хемингуэй все это умудрился вложить чуть не в один авторский лист.
Кроме того, смысл имеет свойство не устаревать, а трансформироваться во времени, давая произведению тот «запас прочности», который делает автора такого романа или повести классиком, а его детищу продлевает жизнь на века.
И последнее — смысл — это сотворчество автора и читателя. Автор смысл задал, читатель, через специальные «маяки», разбросанные в тексте — разгадывает, при этом воссоздавая смысл не дословно, а с коррекцией на свое время, возраст и жизненный опыт.
Если у меня, как у читателя, с автором произведения не завязывается по поводу его текста подобного «диалога», то я не дочитываю книгу и до середины, каким бы «именитым» не был провозглашен ее создатель.
🔍 Без чего литература смысла не имеет?
— Без цели. А цели всегда заложены автором в идее. Идея — это цель писателя: что он хочет, чтобы читатель получил от его произведения. Если нет идеи — нет и произведения, есть что угодно — «масс-культ», «ширпотреб», «беллетристика», «развлекательное чтиво»... Все это сложно относимо собственно к литературе. Это не более чем «жвачка для мозга».
Отзывы о книгах Марии Авериной
Видео
Календарь
Песни на стихи
полая библиография по журналам
Песни на стихи
полая библиография по журналам
Социальные сети
Запрещены в России
Проекты
Запрещены в России
Титулы, награды и премии
Журнальный зал
Публикации